Введенское кладбище

В Москве в разное время существовало несколько кладбищ для иноверцев латинского и лютеранского исповеданий — выходцев из Европы, поступивших на службу в России, занимавшихся торговлей или владевших предприятиями. Такое кладбище было когда-то   в Марьиной роще. Хоронили на нем московских иноверцев в XVII — XVIII веках. Последние беспризорные надгробия лежали там еще в начале XX столетия. Еще более раннее (XVI век) — немецкое — кладбище находилось в Замоскворечье, за Серпуховскими воротами. Теперь на его месте Морозовская детская больница.

Первыми поселенцами Немецкой слободы, как называли Лефортово при Иоанне Грозном, были пленные, взятые русскими на Ливонской войне. Здесь же Грозный и Годунов стали расселять иноземных мастеровых, которых приглашали в Россию на государеву службу.

Делалось это в соответствии с политикой и моралью тех лет — оградить русских людей от иноверцев и не допустить проникновения латинской или жидовской ереси в православную среду.

В 1675 году один из европейских послов, бывший при московском дворе, писал о слободе на Яузе: «Вне столицы, в получасе пути лежит немецкий город, большой и людный…»

Первый лютеранский храм появился на Яузе в 157 году. Но просуществовал недолго: по прихоти Грозного вместе со слободой был разорен и уничтожен. Еще один московский протестантский храм в первой половине XVII века находился в районе Садово-Черногрязской, где жило много выходцев из Европы. Но впоследствии, когда возрождалась Немецкая слобода на Яузе, он был перенесен туда. Причиною стал курьезный случай. Однажды мимо храма проезжал царь Алексей Михайлович и, приняв его за православный, перекрестился. Чтобы впредь кирха не смущала православный люд, царь повелел перенести ее подальше с глаз. Всего в новой Немецкой слободе существовали две лютеранские церкви— реформаторская и латинский храм, при которых, естественно, возникли и приходские кладбища.

При лютеранской кирхе Святого Михаила на Гороховом поле в 1602 году был похоронен жених Ксении Годуновой принц Иоанн Датский. Здесь же был погребен соратник Петра I генерал-фельдмаршал Яков Вилимович Брюс (1670—1735), ученый, механик и астроном, наводивший ужас своими опытами на московских обывателей, которые называли его колдуном, чародеем, чернокнижником.

Это по его предложению (прожекту) Петр учредил знаменитую школу навигационных и математических наук в Сухаревой башне, в которую вместе с самыми учеными людьми того времени — Феофаном Прокоповичем, Леонтием Магницким и другими назначил Брюса преподавателем. За заслуги Петр пожаловал Брюса графским титулом, произвел в сенаторы, дал чин фельдмаршала и наградил орденом Андрея Первозванного.

А дурная слава пошла о Брюсе на Москве после того, как он на потеху царю и его гостям смастерил механического водяного с вилами вместо рук. Это страшилище всплывало на Москве-реке из проруби, крутило головой, разводило руками-вилами и старалось кого-нибудь схватить и увлечь за собою в омут. Радости у собравшихся и у самого Петра не было предела. Такого чуда царь не видел нигде в Европе. А окончательно Брюс подтвердил репутацию чародея в 1709 году. В тот год должно было произойти затмение солнца, и Брюс как человек ученый прекрасно знал об этом. Он пригласил знатных москвичей к себе на Сухареву башню наблюдать затмение. И, естественно, слух о предстоящем светопреставлении моментально разнесся по столице. Когда же затмение действительно произошло, весь простой московский люд вообразил, что это устроил Сухаревский колдун. Что любопытно, легенды о Брюсе распространялись среди москвичей еще долго после его смерти. Рассказывали, что чернокнижник по-прежнему обитает в своей башне, бродит там по ночам, смотрит с высоты на Москву. Иные будто бы видели его своими глазами. Понятно, с легендами интереснее жить. Лишь с 1920-х годов, когда Сухареву башню снесли, Брюс перестал быть темой московского фольклора.

На самом же деле Яков Брюс для своего времени был настоящим большим ученым. Он перевел на русский язык множество книг, сам написал несколько научных работ по географии, составил карту Московского государства, выпустил календарь, названный в его честь Брюсовым, заведовал московской типографией. Кроме того, Брюс был одним из организаторов русской артиллерии и участвовал во всех петровских войнах. И, конечно, свои титулы и чины он получил не за усердие в развлечении царя механическим водяным, а вполне по заслугам.

В 1929 году на месте Михайловской кирхи и приходского кладбища стали строить Аэрогидродинамическии институт (ЦАГИ). И когда рабочие рыли котлован, то наткнулись на древний склеп. Чей это склеп и кто именно там был похоронен, не могли сказать даже прибывшие на стройку ученые. Когда же склеп вскрыли, то обнаружили в нем останки мужчины и женщины, причем покойник был облачен в дорогой парчовый кафтан с орденом Андрея Первозванного. Несомненно, это был Брюс.

Реформаторская церковь в Лефортове находилась на углу Немецкой (Бауманской) улицы и Денисовского переулка. При этой церкви был похоронен самый, пожалуй, знаменитый московский иноземец — швейцарец адмирал Франц Яковлевич Лефорт (1656—1699), ближайший петровский соратник, именем которого впоследствии стала называться вся Немецкая слобода на Яузе.

Могила его пропала еще до сноса церкви. Возможно, это произошло в 1812 году, когда Лефортово выгорело. Возможно, еще раньше — при Елизавете Петровне, которая приказала упразднить все приходские погосты на пути ее следования из Кремля во дворец на Яузе, чтобы видом похорон и самих кладбищ не расстраивать чувства. А по Немецкой улице она как раз и проезжала. В некоторых источниках говорится, что Лефорт похоронен на Введенском кладбище. Но это неверно. Может, его и перезахоронили бы честь по чести в советские годы— все-таки это не колдун Брюс, а по-настоящему крупная фигура отечественной истории, но сделать это невозможно было бы при всем желании: могилы Лефорта давно не существовало.

Другой известный сподвижник Петра — шотландец генерал Петр Иванович (Патрик Леопольд) Гордон (1635— 1699) был похоронен также в Лефортове, при латинском костеле Петра и Павла, находившемся на углу Немецкой улицы и Кирочного переулка. Он приехал на службу к царю Алексею Михайловичу в 1661 году, обучал русских передовому военному искусству, а затем и командовал полками нового строя, как тогда говорили, то есть устроенными на европейский манер. Гордон участвовал во всех войнах, которые вело Московское царство в 1670— 1690 годы. В сущности он, может, был главным после шведов учителем Петра в военном деле. Патрику Гордону повезло больше, нежели Лефорту и Брюсу: его останки перенесли на Введенское кладбище. На могиле его стоит невзрачный необработанный черный камень, напоминающий кусок угля, с длинной надписью на немецком, сообщающей, что здесь лежат останки полковника Гордона, современника Петра Великого и Лефорта в 1877 году перенесенные сюда из бывшего дома вблизи Немецкой улицы. «Бывший дом» — это, как можно понять, немецкая метафора, означающая прежнее место упокоения.

Среди многих новых кладбищ, появившихся в Москве в моровом 1771 году, было устроено и отдельное кладбище для иноверцев, умерших от чумы. Расположилось оно вблизи Немецкой слободы, на Введенских горах. С тех пор и до 1917 года оставалось единственным кладбищем в Москве, где хоронили так называемых западных христиан. Лишь в советское время, когда погребение перестало быть религиозным обрядом, на Введенском кладбище хоронили всех подряд. И теперь захоронений русских и еврейских даже больше, чем латинских и лютеранских.

Кладбище находится на высоком северном берегу реки Синички, впадающей в Яузу. Правда, Синичку не найти — ее давно постигла участь большинства московских малых рек быть заключенными в коллекторы и течь под землей. Но живописное прибрежное расположение кладбища так и не изменилось: рельеф Введенских гор заметен здесь вполне отчетливо, причем он эффектно подчеркнут характерными ориентирами — величественными памятниками и часовнями.

От самых ворот, выполненных в готическом стиле, Введенское кладбище неизменно производит впечатление нерусского и неправославного. Его дореволюционное иноверческое прошлое сохранилось почти в целости. Восьмиконечный крест здесь едва увидишь, зато во множестве стоят латинские «крыжи», распятия, аллегорические скульптуры, портики с дверями в загробный мир, часовни, имитирующие различные западноевропейские архитектурные стили, и т. д.

Тому факту, что на кладбище так хорошо и в таком количестве сохранились старые немецкие захоронения, изумляются даже приезжие немцы. Однажды нам повстречался здесь пожилой человек, который бродил по аллеям и проливал слезы почти над каждой могилой с немецкой надписью. Вот что он рассказал. Сейчас он живет в западной части ФРГ, но родился в другом конце Германии — в небольшом немецком городке неподалеку от Данцига (Гданьска). Эта местность прежде называлась Западной Пруссией, там издавна проживало смешанное немецкое и польское население. Причем и те и другие жили в этих местах веками. И поляки, и немцы эту землю считали родной. На сотнях иноверческих кладбищ — и латинских, и лютеранских — было похоронено много поколений их предков. Но в 1945 году Западная Пруссия вместе с Померанией, Силезией и другими землями отошла к Польше. И поляки, по словам этого немца, в первые месяцы 1945-го, когда фронт ушел на запад, учинили гражданскому немецкому населению натуральное истребление. Убить мирного немца в тот период в Польше можно было совершенно безнаказанно. Это почиталось чуть ли не доблестью. И немцы искали защиты у Красной армии! Еще не наступил мир, Красная армия была с Германией в состоянии войны, а немцы, оставшиеся в тылу наших фронтов, именно у русских искали спасения. Так неистовствовали поляки.

Спустя много лет этому немцу удалось побывать на родине. Он без труда узнал свой городок, который почти не изменился, он легко нашел свой дом, в нем теперь жили поляки. Но чего ему не удалось отыскать, так это хотя бы одну немецкую могилу на кладбищах, где веками хоронили немцев. Иные лютеранские кладбища превратились в польские, а иные были безжалостно срыты. Поляки старательно уничтожили всякое напоминание о былом немецком присутствии в их стране.

И вот этот немец, оказавшись в Москве на Введенском кладбище, был совершенно потрясен увиденным: русские, которые должны бы иметь претензий к немцам больше, чем какой-либо другой народ, в своей столице держат большое немецкое кладбище, благополучно пережившее и германскую, и Великую Отечественную и до сих пор не утратившее своего колоритного немецкого облика.

На Введенском кладбище есть мемориал германским солдатам. Правда, это не гитлеровцы, это братская могила участников Первой империалистической, попавших в русский плен, а затем умерших здесь. Но, кстати сказать, есть в Москве и кладбище, на котором похоронены пленные гитлеровские солдаты, оно находится в Люблине. А на Введенском, у восточной стены, огорожен довольно просторный, тщательно ухоженный участок с обелиском посередине. На обелиске надпись по-немецки, которую можно перевести так: «Здесь лежат германские воины, верные долгу и жизни своей не пожалевшие ради отечества. 1914— 1918». На другом конце кладбища, ближе к руслу Синички, находятся две французские братские могилы — летчиков из полка «Нормандия — Неман» и наполеоновских солдат. Над могилой французов, погибших в Москве в 1812 году, установлен величественный монумент, огороженный массивной цепью. Вместо столбов эту цепь поддерживают пушки эпохи наполеоновских войн, вкопанные жерлами в землю.

Одно из самых почитаемых захоронений на Введенском кладбище — могила Федора Петровича Гааза (1780—1853), врача, прославившегося своей филантропией.

Доктор Гааз сделался в России примером самого беззаветного, самого жертвенного служения людям. Его выражение «спешите делать добро» было девизом российской медицины. Мало того что он не брал с неимущих плату за лечение, так он сам иногда безвозмездно одаривал своих нуждающихся пациентов деньгами и даже собственной одеждой. Особенно Гааз прославился своим радением о заключенных в тюрьмах и ссыльных на каторгу. На оградке могилы Гааза укреплены настоящие кандалы, в каких гнали когда-то   ссыльных в Сибирь.

Эти кандалы должны напоминать об особенной заботе святого доктора, как его называл народ, об узниках.

Кстати, о кандалах. Гааз добился, чтобы вместо неподъемных двадцатифунтовых кандалов, в которых прежде этапировали ссыльных, для них разработали более легкую модель, прозванную потом гаазовской (именно такие кандалы теперь и украшают его могилу), и еще чтобы кольца на концах цепей, в которые заковывали руки и ноги арестанта, были обшиты кожей.

Любопытный эпизод, характеризующий доктора Гааза, приводит В. В. Вересаев. Однажды на заседании московского тюремного комитета, членом которого был и владыка митрополит Московский Филарет, Гааз так ревностно отстаивал интересы заключенных, что даже архиерей не выдержал и возразил: «Да что вы, Федор Петрович, ходатайствуете об этих негодяях! Если человек попал в темницу, то проку в нем быть не может». На что Гааз ответил: «Ваше высокопреосвященство, Вы изволили забыть о Христе: он тоже был в темнице». Филарет, к слову сказать, сам много усердствовавший для простого народа и причисленный впоследствии к лику святых, смутился и проговорил: «Не я забыл о Христе, но Христос забыл меня в эту минуту. Простите, Христа ради».

В конце концов, Гааз все свое состояние употребил на нужды больных и заключенных. До последней копейки.

Хоронили его за счет полиции. Но за гробом святого доктора на Введенские горы шли двадцать тысяч человек! Возможно, это были самые многолюдные похороны в Москве.

На Введенских горах похоронены многие известные московские иноверцы: биолог и естествоиспытатель, профессор Московского университета и директор университетского зоологического музея Карл Франциевич Рулье (1814—1858); скрипичный мастер, получивший в 1924 году от рабочее-крестьянской власти довольно-таки экзотическое звание заслуженного мастера республики, чех Евгений Франциевич Витачек (1880—1946); семья известных московских фармацевтов и аптекарей Феррейнов (этим именем нынешний небезызвестный предприниматель В. Брынцалов назвал свой фармацевтический завод). Феррейны на рубеже XIX —XX веков открыли в Москве несколько аптек, и некоторые из них работают до сих пор, например на Никольской улице, на Серпуховской площади.

Дореволюционных российских коммерсантов иноверцев и иностранцев здесь похоронено очень много. А. Т. Саладин писал: «Фамилии Кнопп, Вогау, Иокиш, Эйнем, Бодло, Пло, Мюллер, Эрлангер и т. д. здесь пестрят на многих памятниках, напоминая вывески Мясницкой улицы и Кузнецкого моста».

В советский период Введенское кладбище, сохранив характерный западноевропейский вид, становится преимущественно русским, хотя местные жители и по сей день называют его Немецким. В советский период здесь были похоронены художники Виктор Михайлович Васнецов (1848— 1926) и его брат Аполлинарий Михайлович (1856— 1933); архитектор, автор проекта Музея изящных искусств им. Александра III (им. Пушкина), универмага «Мюр и Мерилиз» (ЦУМ), Чайного дома на Мясницкой

Роман Иванович Клейн (1858—1924); крупнейший российский издатель, владелец влиятельнейшей газеты «Русское слово», прозванной современниками фабрикой новостей и Левиафаном русской прессы, Иван Дмитриевич Сытин (1851 — 1934); знаменитый архитектор-конструктивист Константин Степанович Мельников (1890— 1974), построивший в Москве несколько рабочих клубов и особенно прославившийся проектом собственного дома в Кривоарбатском; артистка Алла Константиновна Тарасова (1898— 1973); солистка Большого театра Мария Петровна Максакова (1902 — 1974); актеры Анатолий Петрович Кторов (1898— 1980) и Татьяна Ивановна Пельтцер (1904— 1992); мхатовец, популярнейший спортивный комментатор Николай Николаевич Озеров (1922— 1997) и его брат режиссер, автор картин «Освобождение», «Солдаты свободы» Юрий Николаевич Озеров (1921 —2001); писатели — Степан Гаврилович Скиталец (1868—1941); Дмитрий Борисович Кедрин (1907—1945); Михаил Михайлович Пришвин (1873— 1954); любимый писатель Мао Цзедуна Феоктист Алексеевич Березовский (1877— 1952); Ираклий Луарсабович Андроников (1908—1990); Сергей Васильевич Смирнов (1912—1993); возлюбленная М. Цветаевой поэтесса Софья Яковлевна Парнок (1885— 1933); литературоведы и культурологи — Алексей Николаевич Веселовский (1843—1918); Владимир Владимирович Ермилов (1904-1965); Борис Леонтьевич Сучков (1917-1974); Михаил Михайлович Бахтин (1895—1975); Вадим Валерьянович Кожинов (1930 — 2001); знаменитые боксеры — Николай Федорович Королев (1917—1974); Валерий Владимирович Попенченко (1937—1975); Виктор Павлович Михайлов (1907—1986); звезда советского футбола 1930-х Виктор Лавров (1909— 1983); первый маршал, похороненный не в Кремле и не на Новодевичьем, Григорий Алексеевич Ворожейкин (1895— 1974); выдающийся ученый-физик, лауреат Нобелевской премии Илья Михайлович Франк (1908—1990); москвовед Яков Михайлович Белицкий (1930— 1996). На кладбище могилы более чем сорока Героев Советского Союза.

Забавное обстоятельство (если только такое выражение уместно в рассказе о кладбище) сопутствовало погребению олимпийского чемпиона Валерия Попенченко.

В последние годы он заведовал кафедрой физической подготовки в Бауманском училище и трагически погиб в самом здании училища: профессор физкультуры сорвался с лестницы. И прославленного чемпиона похоронили на Введенских горах… в чужой могиле! Могила эта предназначалась для В. М. Шукшина, которого кто-то    «на высоком уровне» в самый последний момент, чуть ли не при выносе Василия Макаровича из зала прощания, распорядился все-таки похоронить на Новодевичьем. И готовая его могилка на Введенском некоторое время так и оставалась незанятой. Вскоре умер Попенченко — могила и пригодилась.

Борис Леонтьевич Сучков был в литературном мире фигурой весьма значительной: он возглавлял Институт мировой литературы АН СССР. Казалось бы, какие могут быть проблемы с похоронами литературного генерала, как называли тогда деятелей такого уровня, ему наверняка обеспечены самые престижные мостки! Не тут-то было. Директор ИМЛ стал жертвой советской бюрократической системы. Об этом рассказывает в своей книге «Фарисея» Юрий Борев. Как-то так вышло, что некролог на смерть Сучкова не подписал никто из крупнейших советских руководителей. Скорее, это произошло по недоразумению: какой-нибудь ответственный товарищ посовестился лишний раз тревожить старичков из Политбюро по поводу, ожидающему их самих со дня на день. Соответственно и в газетах некролог, не подписанный верховной властью, был опубликован где-то    «на задворках». И когда коллеги Сучкова из ИМЛ обратились в ЦК КПСС с просьбой посодействовать в погребении их директора на Новодевичьем, то на Старой площади, взвесив все изложенные выше обстоятельства, не нашли возможным распорядиться похоронить ученого на главном советском кладбище. В Моссовете по той же причине отказали Сучкову и в Ваганьковском. Так прошла неделя в поисках места упокоения тела директора.

Ученые мужи совсем было отчаялись разрешить эту проблему. К счастью, выискался какой-то ловкий «полуученый», как пишет Юрий Борев, который «нашел истинно научное решение: он обратился к гробокопателю, и тот, определив экономический эквивалент сложности проблемы, немедленно организовал похороны на Немецком кладбище».

На Введенских горах похоронены многие из православного духовенства: митрополит Трифон (Туркестанов, 1861 — 1934), изображенный П. Кориным на картине «Русь уходящая»; настоятель храма Николы Большой Крест на Ильинке Валентин Павлович Свенцицкий (1879—1931); настоятель храма Иоанна Воина на Якиманке Александр Георгиевич Воскресенский (1875—1950), который во время войны при бомбежках Москвы сутками стоял как столпник на колокольне своего храма и молился, чтобы Господь избавил москвичей от погибели и даровал победу русскому воинству.

В 1925 году здесь был перезахоронен из Донского монастыря сам патриарх Тихон. Но в 1946 году его останки перенесли снова в Донской монастырь: в этот год в Москве собрались патриархи поместных церквей, и перед их приездом останки Тихона ночью тайком были эксгумированы и перенесены на первоначальное место упокоения, в только что отремонтированный и открытый для богослужений Малый Донской собор.

После ликвидации в 1930-е годы Лазаревского кладбища на Введенских горах был перезахоронен известный и любимый в Москве священник о. Алексей Мечев — настоятель храма Николая Чудотворца в Кленниках на Маросейке.

Теперь о. Алексей прославлен Русской православной церковью, мощи святого обретены и почивают в родном его храме на Маросейке.

На Введенском, как и на всяком кладбище, покоится великое множество людей, незаслуженно забытых. Кому, например, может что-либо   сказать короткая надпись на обычной, косо обрезанной плите: Табашников Игорь Николаевич. 1940—1993. Разве что два-три десятка близких знают: это талантливейший журналист, который способен был творить настоящие чудеса.

Кажется, всем теперь известно, что газета может появиться и существовать, только если она подпитываема от щедрот сверхимущего покровителя. Сколько их уже было таких газет: начинаются они с шумной презентации с устрицами и бомондом, потом пошелестят год-другой полосами и исчезают, будто и вовсе не выходили. Табашников знал, как сделать газету с нуля, без покровителей. Началось его восхождение с того, что он в 1980-е был приглашен из провинции в «Московскую правду» — и сразу в число руководителей газеты. Он не приезжал специально покорять Москву, как это чаще всего бывает. Он покорил столицу из своей сибирской глуши талантом, книгами о журналистском мастерстве. Благодаря ему «Московская правда» в то время существенно обновилась: из скучнейшего партийного издания она превратилась в одну из самых популярных и читаемых газет в Москве.

Но Табашников на этом не остановился. Вместе с замом главного редактора «Московской правды» В. П. Евсеевым они решили делать новую газету. Непохожую на прочие. Как вспоминает В. Евсеев, они с Табашниковым в выходные дни приходили в пустую редакцию «Московской правды» и сидели до глубокой ночи: обсуждали свой замысел. Когда они окончательно определились, В. Евсеев пришел к главному редактору В. П. Лысенко и сказал, что начинает выпускать свою газету и уходит из «Московской правды». В. Лысенко спросил: «Ты, наверное, полредакции с собой уведешь?» «Нет, — поспешил его успокоить В. Евсеев, — только одного Табашникова». «Это и есть полредакции!..» — воскликнул главный.

Новая газета, которую они назвали «Вечерний клуб», основное внимание уделяла событиям культуры. Довольно долго она выходила с подзаголовком «Газета московской интеллигенции». Неоднократно «Клуб» был признаваем самой эффектно оформленной российской газетой, с самым оригинальным дизайном. Впоследствии, правда, газета сильно переменилась и по содержанию, и по оформлению, увы, не в лучшую сторону. Но Табашников до этого уже не дожил. В 1993-м произошла трагическая случайность, о которой тогда сообщала московская печать: 31 августа несколько сотрудников «Вечернего клуба», в том числе и заместитель главного редактора Игорь Табашников, погибли в автомобильной катастрофе.

Тогда кое-кто из московской интеллигенции даже высказывал мнение, что это спланированная акция с целью переменить направленность газеты. В то время шла жестокая полемика между интеллигенцией и русскими деятелями культуры, и первые, может, даже рады были случаю хоть так еще бросить тень на оппонентов. А направленность «Клуба» спустя несколько лет переменилась сама собою: поменялся главный редактор — и «Клуб» стал другой газетой.

Сразу после смерти Табашникова учредили премию его имени для журналистов. И даже несколько раз ее присуждали. Но со временем забыли и о премии, и о самом Табашникове, одаренном и достойном, надежном человеке.

На Введенском кладбище много достопримечательных памятников. На могиле М. Пришвина стоит надгробие работы С. Коненкова. В часовне над склепом семейства Эрлангеров, построенной архитектором Ф. Шехтелем, мозаичное изображение Христа Сеятеля работы К. Петрова-Водкина.

С этой часовней связана, пожалуй, самая замечательная история, случившаяся на московских кладбищах в 1990-х. Собирать средства на реставрацию часовни взялся приход церкви Петра и Павла, что на соседней, Солдатской, улице. Батюшка благословил стоять возле часовни с кружкой некую подвижницу, может, блаженную, Тамару. Она не только собирала пожертвования, не только сама расчищала склеп под часовней от земли и векового мусора, но даже поселилась на кладбище: смастерила возле часовни шалаш вроде кельи схимника-отшельника и жила там, пока не исполнила своего послушания.

На ночь кладбище закрывалось, и тетя Тамара, как называли ее кладбищенские работники, оставалась совершенно одна в своем шалаше среди сумрачной готики, под недвижными взглядами скульптур, которые и днем-то производят впечатление довольно жуткое, а уж ночью, наверно, должны повергать всякого в оцепенение.

Утром работники отворяли ворота кладбища, и их в ограде, как ни в чем не бывало, встречал живой улыбающийся человек с медной кружкой на шее. Но однажды тетя Тамара исчезла и больше никогда не появлялась на Введенских горах. Как обычно бывает в таких случаях, она превратилась в образ легендарный. Рассказывают, что ее видели в Москве возле разных храмов: будто бы она стоит там с неизменной своей кружкой и все собирает пожертвования для благих целей.

Днем часовня Эрлангеров открыта, и всякий может там зажечь свечу и полюбоваться на шедевр. Многие, впрочем, не только любуются, но и оставляют на наружных стенах этой и других часовен свои печалования ко Господу. Право, некоторые из них очень занимательны, красноречиво передают настроение и заботы наших современников. Вот некоторые. «Господи! Подай семейного счастья»; «Господи, вразуми меня, пошли мне внутреннее удовлетворение»; «Господи! Мне нужно очень много денег! Помоги мне!»; «Господи, помоги найти работу. Владимир»; «Господи, помоги сыну перевестись в хорошее место. Помоги мужу вылечиться от лютого недуга — пьянства. Помоги сыну сдать экзамены. Мне закончить учебу и пойти в отпуск»; «Господи, прошу тебя, верни мужа в семью. Мы с ребенком ждем и любим его»; «Господи! Я хочу мира во всем мире! Дай мне сил поступить в институт. И помоги найти постоянную любовь.
  Прости меня и всех за наши грехи! Аминь. Ирина. 25. 01. 2003»; «Господи, помоги мне выйти на эту сессию и сдать ее»; «Господи, помоги подготовиться и сдать начерталку завтра на 4, пожалуйста»; «Господи, помоги мне сдать все экзамены по теории и практике на отлично, чтобы получить права на вождение автомобиля. Хочу хорошо знать правила дорожного движения. Сделай так, чтобы у меня получались все упражнения и задачи на автомобиле, чтобы я стала отличным водителем. Аминь! 15. 09. 2002»; «Господи! Открой мне новый путь в Германию!»; «Господи, избавь моего сына от мусульманки»; «Господи, пусть Осман вернет мне деньги. Господи, пошли мне удачи во всем. 20. XII. 2001»; «Господи, помоги, чтобы меня никогда не тревожили с претензиями по финансовым и правовым вопросам. Господи, помоги выйти замуж за хорошего человека. Спасибо. 9. 12. 01»; «Господи! Помоги мне быть любимой»; «Господи, хочу красивого, богатого, любящего парня. Аминь»; «Господи, умоляю тебя, помоги мне соединить свою жизнь с Артуром Г. Пусть он любит меня вечно. Аминь»; «Господи, умоляю тебя, помоги сделать так, чтобы все сбылось, чтобы я вышла замуж в 19 лет. И, Господи, прошу тебя, сделай так, чтобы я познакомилась с Егоровым Л. Ю.»; «Иисус, Сын Божий! Господи! Верни мне мою Stephanie!»; «Хочу исполнения самых заветных желаний, и чтобы все хорошие люди были счастливы»; «Господь, не бей, хватит уже!!! Давай дружить! Прости, если обидел. Честное слово, устал!»; «Спаси и сохрани. Антон! Люблю и уважаю»; «Хочу всего хорошего!»

Всех записей на часовнях Введенского кладбища хватило бы на добрую книгу.

Была на Введенском кладбище когда-то   еще одна достопримечательность, известная всей православной Москве. Но в советское время ни в одном источнике это, по понятным причинам, упомянуто быть не могло. На надгробии фабрикантов мануфактурных изделий Кноппов стояла фигура Христа, почитаемая как чудотворная. А. Т. Саладин так описывает это надгробие: «Огромная продолговатая площадка с оградой в греческом вкусе, с вазами на столбах, замыкается руинами античного портика. У входа на ступеньках во весь рост стоит бронзовое
изваяние Христа работы prof. R. Romanelli. Невольно останавливаешься перед этим памятником. Исчезают вдруг окружающие его могилы, оживает Христос, движется его рука, указывая на вход, и слышится тихий голос: memento mori!»

Есть свидетельства, что скульптура Христа была изваяна из гранита или мрамора. Ежедневно много людей собиралось у надгробия Кноппов. Причем все паломники приносили с собой воду. Водой поливали десницу Христа, и когда она стекала, ее тут же собирали во что-нибудь   .

Как рассказывают, та вода приобретала чудодейственные лечебные свойства, и очень многие были исцелены ею. Разумеется, такой объект поклонения не мог долго существовать в советской столице. В 1940-е или в 1950-е (по разным сведениям) годы фигуру Христа с надгробия Кноппов увезли.

Недавно в Лефортове снова появился протестантский молитвенный дом: на кладбище была передана верующим и отреставрирована небольшая лютеранская кирха часовня, построенная в 1911 году. Действующая кирха теперь дает полное основание называть Введенское кладбище по-прежнему — иноверческим.

По мотивам Юрия Рябинина.

15.08.2011, 16659 просмотров.